Объяснить, почему эта дикая лабуда вот уже двадцать лет занимает умы миллионов людей, заставляя их торчать каждый вечер у пыльных экранов, надевать в жару строгие костюмы с галстуками, носиться с бутафорскими пистолетами по людным местам и приставать к «подозрительным личностям», иногда доводя их до совершенно некиношных вспышек ярости, – объяснить этого не мог никто…
– Неладно вышло, господин полковник, – шмелем гудел хозяин кабинета, усатый полицейский майор. – Что с комедиантов взять, зла они не желают, ну, назойливые, как мухи, так это и потерпеть можно. Господь терпел и нам велел.
– …Не бил я его, – в пятый раз принялся объяснять Адам, – я щекотки боюсь. Просто дернулся. И вот…
– И легкие телесные повреждения, не сопровождаемые потерей трудоспособности. Зафиксированные в протоколе задержания. Что делать будем?
– Что будем, что будем… – вздохнул Адам. – Извиняться, конечно. Зуб вставлять. Фарфоровый. За мой счет.
– Можно два, – сказала Вита. Она сидела, завернувшись в зеленый махровый халат полицмейстера. Брюки и рубашка сушились в подвале, в прожарочном шкафу.
– Два? – не понял майор.
– Если он не согласится сразу, можно будет выбить ему ещё один зуб, – пояснила Вита.
– Так и запишем, – с облегчением сказал полицмейстер и хлопнул ладонью по кнопке вызова. – Давай сюда тех иксованных, – скомандовал он просунувшемуся в дверь сержанту.
– Так это, Сергей Филиппыч, ушли они…
– Без зуба?
– Так точно!
Адам после секундного размышления похлопал себя по груди.
– На два фарфоровых там точно хватит, – сказал он. – Бумажник тиснули, – добавил он для майора.
– Ах ты господи! – Тот бацнул твердой лапищей по столу. – Фомин, сбегай-ка за Шкуродером. Одна нога здесь, другая уже тоже здесь. Так, господин полковник, будем все переписывать. – Он вздохнул и вытащил из стола чистый лист. – Фамилия-имя-отчество-год-и-место-рождения?..
Адам, не противясь, повторил все сначала. С бумажками он не спорил. Принципиальной разницы между бумажками и ветряными мельницами он никогда не замечал, разве что мельницы были красивее, а встречались реже.
В приоткрывшуюся дверь просунулся плечистый бритоголовый юноша в спортивном костюме.
– Вызывали, Сергей Филиппович?
– Вызывали. А кто стучать будет? Может, я тут женский пол допрашиваю? А ты без стука?
– Больше не повторится! – бодро отрапортовал юноша и вошел в кабинет целиком.
Вита смерила его взглядом снизу вверх и присвистнула. В дверном проеме свободного от юноши места просто не оставалось.
– Ты давай проходи и садись. Вон, на табуреточку, осторожненько. Мебель – дело тонкое, это тебе не на травке. Ты мне скажи, вы что себе позволяете?
Едва успевший присесть, юноша в недоумении вскочил.
– Не понял, Сергей Филиппыч. Мы же вчера отчитались по полной, дело с грибочками закрыть успеем, а покража – сами знаете, пока хоть что-нибудь не всплывет…
– Покража подождет, – веско уронил начальник. – А то вот ты тут дела закрываешь в свободное от безобразий время, а твои, понимаешь, иксанутые френды встали на путь порока. Вот так я тебе скажу. У господина полковника бумажнику исчезновение устроили. Среди бела дня и без всяких тарелок. Это как называется, я тебя спрашиваю?
Несколько секунд молодой человек пребывал в полном оцепенении. Потом страшным шепотом:
– Наши?!
Получилось: «нашшшшшш-бульк».
– А чьи же еще? Или думаешь, восточно-американские коллеги специально за нашими бумажниками теперь ездют? Ваши, ваши. Три сильно рыжих и один тормоз. Кафе «Ракушка».
Юноша попятился к двери.
– Так это… Я сейчас! Не может быть, чтобы наши. Я сейчас совещание соберу и все выясню.
– Вот-вот, выясни и разберись.
Это был длинный-длинный день – день в ожидании грозы, день добега, день перед неминуемой сдачей города… «Субарик» подпрыгивал на ухабах разбитой дороги, давно забывшей, что такое колеса. В трещинах местами росла трава.
– Еще двадцать лет, – ворчала Вита, – и здесь будет поле. А по полю будет ходить Лев Толстой. С во-от такой бородой. И в пенсне. Как Чехов.
– Почему Толстой? – рассеянно спросил Адам.
– А увидишь, – сказала Вита. – За пожаркой направо и сразу во двор.
Они миновали памятник пожарным, изнемогающим в борьбе со шлангом. «Субарик» в ужасе вильнул. Возможно, ему примерещились змеи. Или древние греки.
Из нужной подворотни медленно выпячивался толстой задницей вперед многоместный старый глайдер-автобус. Приходилось ждать…
Адам, отрешенно скрестив руки на руле, что-то немелодично насвистывал, вытянув губы трубочкой. Видно было, что он уже не здесь.
А где?
…Когда Мартын положил перед нею пси-грамму, она не обратила внимания на имя, скользнула взглядом по фотографии (лицо показалось незнакомым: низкие брови, глаз почти не видно…) и стала разбираться в хитросплетении кривых; Мартын азартно посапывал за плечом: во какой зубец! а тут, а тут! да если ты из него хоть половину его способностей вытащишь, вам обоим цены не будет!..
А потом он вошел – и, ещё не признав в нем старого знакомца, Вита почувствовала этакий теплый ток, медленно пролетевший по воздуху и шевельнувший чувствительные вибриссы души. Да. А потом оказалось, что они давным-давно знакомы. Давным-давно. Просто некоторое время не виделись…